Митя Герасимов: «Я переехал в Украину благодаря любви к одесской литературе»

Митя Герасимов

Митя Герасимов рассказал «2000», что его отец поступал с ним в детстве, как Шахерезада с Шахрияром, что музыкантский стиль жизни с чтением не совмещается, что специальную литературу ему приходится читать на английском и что еврейский музыкант Пушкин вполне мог бы существовать.

Кто он: музыкант, кларнетист, фронтмен фолк-группы Pushkin Klezmer Band, именуемой ее участниками «свадебно-фестивальным еврейским оркестром».

— Почему и для чего вы читаете книги?

— В последнее время я читаю мало. А вообще с довольно раннего детства чтение для меня всегда было развлечением и большим удовольствием. Я очень любил и люблю читать, просто сейчас у меня почти не бывает такого ритма жизни, когда читаешь каждый день и постоянно возвращаешься к какой-то книге. Отношение к чтению становится все более утилитарным.

— Где вы обычно читаете?

— Да где угодно. Дома читаю лежа, или сидя за едой, или в сортире — да, это ужасная привычка, которая досталась мне вместе со всякими другими качествами от родителей, я так от нее и не избавился. Читаю в метро, в поездах, в самолетах. Даже в такси и в автобусе, хотя последнее время не очень получается, потому что укачивает.

— Предпочитаете бумажные книги или электронные?

— У меня нет предпочтений. Не скажу, чтобы мне обязательно были нужны фактура или запах бумаги. Много читаю с компа, с телефона, а вот бумажные книги покупаю все реже.

— Что входит в круг вашего чтения?

— Системы нет, но чем дальше, тем больше это нон-фикшн. А вообще, все что угодно, часто это книжки, связанные с моей работой, с моими профессиональными интересами. В последнее время читаю на английском. Конечно, это тяжело, я и по-русски-то читаю медленно, еще медленней по-украински, а уж по-английски — и вовсе. Но приходится, потому что про клезмерскую в частности и про восточноевропейскую народную музыку вообще на русском языке литературы очень мало — ну, Моисей Береговский, и только. Все самое интересное — на английском.

Читаю книжки, написанные моими друзьями и родными. Например, моя американская подруга Софи Пинкхэм недавно выпустила книжку об Украине на английском языке (она называется Black Square: Adventures in Post-Soviet Ukraine и вышла осенью прошлого года. — Авт.), я ее не мог не прочитать хотя бы из любопытства, потому что там много и про моих друзей, и про меня, и про нашу киевскую тусовку. Между прочим, музыканты — самые нечитающие люди из всей богемы. То ли дело художники — они индивидуалисты, работают в одиночестве. А вот музыкантский стиль жизни с чтением совмещается плохо.

— Какая книга больше всего повлияла на вас в юности?

— Трудно сказать. Самый активный период чтения был у меня в возрасте от десяти до двадцати— двадцати пяти лет, и тогда на меня влияли многие книги. Точнее, многие писатели. В отрочестве Бёлль и, конечно, Ремарк — он писал о дружбе, а в идеалистический период мальчишества это очень важная вещь. Потом уж была в основном русская литература — прежде всего Фазиль Искандер. Но вот назвать какую-то одну книгу, которая больше всего на меня повлияла, я, наверное, не смогу.

— Что вы читаете сейчас?

— Прямо сейчас толком ничего не читаю, разве что всякую фигню в Фейсбуке. Есть книжки о клезмерах, к которым я часто обращаюсь, — например, Уолтер Зеев Фельдман или Йел Стром, написавший биографию Дэйва Тарраса, великого американского клезмерского музыканта, который на самом деле был еще и великим украинским музыкантом Давидом Тарасюком из-под Умани; у нас его, к сожалению, совершенно не знают.

В последний раз что-то дернуло взять с собой в поезд Пушкина, я его прозу не перечитывал, наверное, со школы. Получается, с одной стороны, вроде бы перечитываешь, а с другой, только теперь понимаешь, насколько это крутая литература. Нет, с названием группы это не связано. Журналисты часто спрашивают, почему Pushkin Klezmer Band так называется — ну а что, хорошее название, звучит весело, представительно и по-еврейски.

Когда меня совсем задолбало рассказывать на умняке про глубокие смысловые связи, я стал отвечать, что никакого отношения к Александру Сергеевичу мы не имеем, а просто был такой еврейский музыкант Нахум Гецл Пушкин, который эмигрировал из Украины в Америку, записал там много пластинок... А что, он вполне мог бы быть. Во всяком случае фамилия подходящая — Элькин, Хайкин, Ривкин, Пушкин...

— Как выглядит ваша домашняя библиотека?

— Выглядит довольно куцо, я редко покупаю книги в Киеве. Да все подряд, еврейская литература, русская проза... То, что привозил из Казани или купил на барахолке. Важный источник пополнения библиотеки — киевское издательство «Дух и Литера», часто в лице его директора Леонида Финберга — я от него всегда с тяжелым рюкзаком возвращаюсь.

— Топ-5 главных книг вашей жизни?

— Скорее это будет топ-пять писателей. Тот же Искандер, Довлатов. Наверное, Катаев, Аксенов, Маканин. В какой-то период на меня, может, и Лимонов повлиял.

Давайте я вам лучше расскажу истории, связанные с книгами, это гораздо интересней. Когда-то в Казани, в своем родном городе, я встретил чувака, который один ботинок красил в желтый цвет, а другой в голубой; он каждое лето ездил в Одессу и был большой патриот Украины. Мы с ним разговорились, выяснили, что оба любим Бабеля, Катаева, Паустовского и на этой почве задружили. Так через литературу у меня возникла реальная связь с Одессой, я туда приехал к нему в гости — и в результате остался в Украине. Уже восемь лет тут живу.

Или как я нашел дома книжку с матерными частушками, принес ее в школу, она произвела фурор, но потом я крепко за это получил от родителей. Или о том, что у нас в семье было принято читать вслух, и родители это делают до сих пор, правда, теперь еще и вынужденно — у мамы плоховато со зрением, и отец читает ей вслух каждый вечер. В детстве мы всегда читали друг другу перед сном, лет до моих восемнадцати. Жаль, что я не смог привить эту привычку никому из своих барышень — когда я пытался читать им вслух, они сразу засыпали.

А еще отец придумывал для меня истории. Целые сериалы, которые он сочинял на ходу, где я, мальчик Митя, был главным героем. Он прерывал их на самом интересном месте, чтобы я скорее заснул, а потом прожил весь следующий день в ожидании продолжения. Когда я сейчас пытаюсь что-то отыскать в своих детских воспоминаниях, возникает путаница и подмена. Иногда я не уверен, это было на самом деле или только в папиных историях.